Юрий Иваск
(1907-1986)
Царская осень
I
Склоняются дубы и клены,
Сияя славой золотой,
И густо устилают склоны
Багряной жертвенной листвой.
И, Византии современник,
В сияньи золотых божниц,
Серебряный первосвященник
Склоняется смиренно ниц.
И снова, славою венчанный,
Законы преступя времен,
Крест Иисусов, осиянный,
Над нами воздымает он.
А синеокий отрок, словно
Небесный тихий херувим,
С тяжелым посохом безмолвно
На страже бодрствует за ним.
II
О, сколько золота! Но не богаты!
О, нет, бедны! И как еще бедны!
И золотые листья и закаты,
И серебро блеснувшей седины...
Распад, распад все той же Византии.
Ну, что же, распадайся: и скорей!
А ветры, что народные витии,
Разоблачают золотых царей.
Цари-дубы, патрикии — те клены,
А ты, царица — лиственница та;
Зарницы холмов освещают склоны,
И листья стелются, и нищета.
Сентябрь, сентябрь, великих умиранье
И Юлиев и Августов земли,
И вот октябрь, последнее сиянье,
И варвары с секирами пришли.
И обреченных венценосцев сада
Он вырубает, дикий человек...
А снег не падает, но — падай, падай,
О, невозможный и блаженный снег!
III
Это — золото блестит, оно не светит,
Неживое и тяжелое оно —
Неживое, золотое солнце Леты,
Ветхой Леты опускается на дно.
Волны рукоплещут, черные — не чернь ли,
Чернь, которая волнуется у ног;
Как она звероподобна, суеверна,
И зачем цари не справились с ней в срок?
У патрикиев придворных морды лисьи,
И варангов русая зловеща рать,
Не вздохнуть царю, мешает дивитиссий,
Голову в венце жемчужном не поднять.
Пережить мне суждено ли час позора?
Ужас даже на личине палача,
Окна покраснели от стыда и горя,
Кровью и вином пропитана парча.
Ненавистны мне лукавые монахи
И густая суеверная толпа;
Славлю чуждую бессмысленного страха
Верность соляного бедного столпа.
Солнце мертвое есть тоже солнце славы,
Одинокое величество люблю;
Одинокую угасшую державу
Бедной каменной рукой благословлю.