В Синодальной греческой рукописи ГИМа № 296 (Владимир 483), созданной в XVI в., содержится весьма обширная антология "душеполезных историй" (л. 367-394). Под номером 10 в этой антологии фигурирует рассказ, поименованный в указателе Ф. Алькэна Bibliotheca Hagiographica Graeca "De latrone converse" (№ 1450 m)^[1]. В центре повествования – знаменитая константинопольская больница Самсона, однако характерно, что ни сам святой Самсон, покровитель этой больницы, ни даже кто бы то ни было из духовных лиц не фигурирует в рассказе. Можно заметить также, что финал новеллы находится в резком противоречии с ее основным смыслом: мораль основной части в том, что даже самый страшный преступник может спастись, если покается хоть перед смертью – писателю же, составившему послесловие, такой "экстремизм" не очень нравится. Он предпочитает более традиционные пути спасения души. Действие отнесено к концу VI в., быть может, рассказ сложился в Константинополе в первые десятилетия VII в., когда в моде были повести о нетрадиционной святости, а культ императора Маврикия всячески пропагандировался Ираклием.

    История эта была известна Анастасию Синаиту, автору проповеди на Шестой псалом (CPG, 7751)^[2]. Известны два варианта данной проповеди, близкие друг другу, но все же достаточно различающиеся, чтобы их невозможно было считать рукописными. Обе проповеди опубликованы в 89-м томе Миневой Patrologia Graeca. "Душеполезная история" из московской рукописи № 296 весьма близка к первому из опубликованных у Миня вариантов. К сожалению, издатель XIX в. не сообщил, по какой именно рукописи публикуется текст, ограничившись замечанием, что издает его "Ex Regio codice"^[3].

    Поскольку широко известно, что под именем Анастасия Синаита скрывается несколько авторов, писавших в разное время, от VII до IX в.^[4], нельзя с уверенностью говорить, когда именно наша история была записана в своей нынешней форме. В принципе, стилистика повествования напоминает Павла Монемвасийского и авторов его круга^[5], да и встречающиеся в рассказе мотивы взвешивания грехов на весах и записывания их бесами на специальных хартиях похожи на агиографические тексты средневизантийского периода. Но можно ли на таких косвенных основаниях строить датировку — сказать трудно.

    Новелла о разбойнике была популярна в переводной славянской письменности. Она фигурирует уже в древнейшем Прологе № 1329 Софийского собрания (XII—XIII вв.) под 17 октября, л. 205-206. Ниже эта любопытная новелла публикуется по московской рукописи, с вариантами по изданию Миня (М). Орфография нормализована, оговариваются лишь отдельные отклонения от нормы.

(греческий текст источника, имевшийся в оригинальной публикации, не приводится)

ПЕРЕВОД

    Жил во времена императора Маврикия один разбойничий атаман в области Фракии. Таким он был жестоким и бесчеловечным, что из-за него тамошние дороги сделались непроезжими. Многие воины и военачальники всячески старались поймать его, но не смогли. И вот прослышал [о нем] божественный император Маврикий и через одного молодого слугу послал атаману разбойнику свои личные ручательства и нательный крест, давая [тем самым] ему свое клятвенное слово. Усовестившись по Божьей воле слову царскому, тот отбросил разбойничий нрав и, усвоив овечью кротость, пал к ногам императора с исповедью. Потом, по прошествии немногих дней, охватила разбойника лихорадка, и он лег в больницу, называемую Сампсон^[6]. [Там] его пользовали винопитием^[7], он впал в исступление ума, а потом, когда уже спустилась ночь, опамятовал и пришел в себя. Видя себя в тяжелом состоянии, совершенно готовым уйти из жизни, он обратился к обиталищу всемилостивого Бога, со слезами исповедуясь и прося прощения за свои грехи. Говорил он: "Я не прошу у Тебя ничего чуждого [Тебе], Человеколюбче: ведь [я умоляю] ровно о том, что через исповедь [получил] у Тебя [евангельский] разбойник, который был до меня. Вот так же яви и мне свою удивительную жалость, по благоутробию Твоему, и прими от меня этот плач с предсмертного ложа. Ведь и те [евангельские, "работники] одиннадцатого часа" (Матфей 20, 1-13) не совершили ничего достойного — вот так же и от меня [прими] эти горькие скудные слезы и, очистив меня, окунув в них, предоставь мне предсмертное прощение, словно крещение. Не проси ничего больше, ибо нет у меня времени — охотники за моей душой^[8] уже приближаются. Но не держи зла и не гневайся, ибо не найдешь Ты во мне ничего хорошего. Ведь "постигли меня беззакония мои" (ср. Псалмы 39,13), и плохо пришел я к закату моему, ибо несказанны долги мои. Но как принял Ты плач апостола Петра, окажи так же благосклонность и моему, Человеколюбче! Вылей эти мои слезы на рукопись моих беззаконий и губкой Твоего милосердия сотри ужасные мои прегрешения!"

    Такие страстные речи возносил разбойник, исповедуясь в течение многих часов и вытирая слезы своим платком^[9], [а потом] испустил дух, как рассказали те, кто лежал поблизости от него. А один благочестивый врач^[10], надзиравший над этой больницей, почивал [тогда] в своем доме. Был он праведен и боялся Бога. В тот самый час, в который скончался разбойник, увидал этот врач во сне, как к ложу разбойника пришли какие-то многочисленные эфиопы со множеством хартий, содержавших прегрешения разбойника^[11], а потом — два светозарных мужа. Затем принесли весы^[12], и когда эфиопы положили на них все рукописи [с перечислением грехов] разбойника, одна чаша весов опустилась вниз, а вторая поднялась высоко вверх. И говорят два светлых ангела: "После этого нечего нам тут делать". И один обратился к другому: "Что [еще] могли мы получить? Ведь не прошло и десяти дней, как он пришел из шайки и [прекратил] свои убийства — что хорошего мы ждем от него?" И с этими словами они пустились шарить в его постели, пытаясь найти хоть что-нибудь доброе. И один из них, найдя платок, которым разбойник утирал слезы, сказал товарищу: "Воистину, у нас здесь нет ничего другого, кроме платка, пропитанного его слезами. Давай положим его на вторую чашу весов, а с ним и человеколюбие Божье, и вообще — будь с ним что будет". И лишь только возложили они его на поднявшуюся чашу весов, как вдруг она опустилась, а все те хартии, что лежали на второй чаше, расточились. И воскликнули ангелы в один голос, говоря: "Человеколюбие Божье победило!" И взяв душу разбойника, они увели ее с собой, а посрамленные эфиопы бежали с причитаниями.

    Увидев все это, добродетельный врач проснулся и, надев плащ, бегом побежал в больницу^[13]. Подойдя к постели разбойника, он нашел его тело еще теплым, а душу ушедшей к Господу. Его платок покоился на его глазах, весь пропитанный слезами. Узнав от тех, кто лежал рядом, о той исповеди, которую принес Богу разбойник, [врач] взял платок и вошел с ним к благочестивейшему императору^[14]. Он показал его и рассказал о тех чудесах, которые услышал от больных и увидал во сне. И так сказал врач царю: "Возблагодарим Бога, о благочестивейший владыка!  [Раньше] мы слыхали о разбойнике, спасшемся через исповедь у креста Царя небесного — а [теперь] видим разбойника, спасшегося через исповедь перед властью царя земного^[15]".

    Веруем мы, что все это истинно. И все же, лучше заранее ждать страшного мига смерти и готовить себя путем покаяния. Ведь сколько людей, скажи мне, были похищены [смертью] внезапно, не успев ни слова молвить, ни заплакать. И кто тебе удостоверит, что в этот час у тебя найдется столько слез, чтобы принести их Богу, сколько принес тот разбойник? Поэтому давайте не будем ни медлить, ни ждать, чтобы исповедаться Богу в момент смерти, но скорее явимся к исповеди с упреждением. Я написал это не для того, чтобы ослабить ваши души, но чтобы пробудить, не для того, чтобы сделать вас более легкомысленными, но — более бодрыми^[16].

1. Согласно Алькэну, эта же история содержится в рукописях Cod. Vatic. 1510, написанной в 1431 г., и с несколько иным окончанием в Cod. Hieros. Sab. 223, XIV в.
2. В "Пандектах" Никона Черногорца (мы судим лишь по славянскому переводу в издании Почаевской лавры 1795 г.: Слово 52, л. 428-429), где приводится наша "душеполезная история", ее авторство также приписывается Анастасию Синаиту.
3. Anastasii Sinaitae Homilia dicta in Sextum Psalmum // PG. 89. Col. 1078.
4. См.:Eukuklopaidikç proswpograqikç lexikç BuzantinÒv istor°av kai politismo / Ekd. A.G.K. Sabb°djv. T.B@. AqÒnai, 1997. S. 150-151 и литература.
5. Wortley J. Les recits edifiants de Paul eveque de Monembasie, et d'autres auteurs. P., 1987. P. 18-25.
6. Больница Самсона была одной из старейших и самых известных в Константинополе: она существовала с IV до XIV в. В VI в. Юстиниан расширил ее и превратил в крупное специализированное медицинское учреждение, осуществлявшее как амбулаторное лечение, так и стационирование больных, см.: Miller T.S. The Birth of the Hospital in the Byzantine Empire. Baltimor, 1985. P. 27-28, 80-81 etc.
7. Винопитие считалось в византийской медицине важным лечебным средством, ср.: Pauli Aeginetae Epitomae. III, 5, I; Aetii Medici Iatricorum. VIII, 65; Alexandri Tralliani Therapeutica / Ed. T. Puschmann. Wien. 1963. Vol. II. P. 29. Можно предположить, что разбойник страдал желчехарканьем, ср.: Aetii Iatricorum. IX, 3.
8. Слово HEkspjleutÐv (в нашей рукописи — kspileutÐv) — от латинского expellator — означало чиновника, занимавшегося взысканием недоимок, ср. Justiniani Novaelle, 128. Ср. PG. Col. 1112, n. 28.
9. Слово fakiçlion употребленное в нашем тексте, обычно означает тюрбан. Ср.: Sophokles S.V. Тот же смысл безусловно подразумевается во втором, несколько отличном от нашего, изводе данной истории: там этот предмет назван kefalÒv perik€lluma или kefalçdesmon (см.: PG. Col. 1141). То есть, речь должна идти о своего рода ночном колпаке. Однако не исключено, что в нашей версии подразумевалось едва отличимое от первого слово fakiçljv, обозначавшее носовой платок, от латинского facies — "лицо". Ср. в словаре Суда: fakiçlion Ù soud€rion (S. 429).
10. Должность ‡rciatrçv ("главный врач") существовала еще в античности. Юстиниан перевел таких врачей из муниципального ведомства на бюджет больниц. Главный врач подчинялся лишь директору больницы, ксенодоху, и имел в подчинении целый штат обычных врачей, служащих и медбратьев, см.: Miller T.S. The Birth of the Hospital... P. 4, 48, 148.
11. Мотив посмертного суда как бюрократического прения, в котором участвуют ангелы и бесы со списками всех прижизненных грехов человека, получил развитие в житиях Василия Нового и Андрея Юродивого, а также в Видении Анастасии. Можно предположить, что наша "душеполезная история" является самым ранним образчиком этой загробной бюрократии.
12. Образ весов, на которых взвешивают грехи умершего, появляется еще у Василия Великого (Oxford Dictionary of Byzantium. P. 1755-1756), однако графическое воплощение этот мотив получает гораздо позднее — в сценах "Страшного Суда" в росписях св. Стефана в Кастории (X в.) и Торчелло (ХI—ХII вв.).
13. По всей видимости, дом главврача мыслился как расположенный поблизости от больницы. О бытовой стороне жизни главврача больницы Самсона не сохранилось никаких данных, но про больницы Христодота и Пантократора нам известно, что там главных врачей было по два и они работали посменно через месяц, ср.: Miller T. S. The Birth of the Hospital... P. 153.
14. Должность главного врача не считалась слишком высокой, и, согласно церемониальной книге Филофея, таковые встречались с императором всего раз в году (Oikonomides N. Les listes de preseance byzantines des IX et X siecles. P., 1972. Р. 183.13).
15. Любопытно, что все герои рассказа являются светскими лицами. Возникшие в Х в. Чудеса св. Сампсона, описывающие будни этой же больницы, также не упоминают ни о каких монахах, см.: Miller T. S. The Birth of the Hospital... Р. 127.
16. Вариант окончания, опубликованный Минем, содержит смысловую привязку к посту по случаю коего была произнесена та проповедь, в которую вставлена наш "душеполезная история", см.: PG. Col. 1115.
 
 

Внимание! Для прочтения греческого текста требуется установить шрифт SIL Galatia.