Сочинения Михаила Акомината (отчет проф. Ф.И. Успенского)

Печатано по определению совета Императорского Новороссийского университета. Ректор Н. А. Головкинский.
Сочинения Михаила Акомината Изд. Спиридона Лампроса. (MICAHL AKOMINATOU TOU CWNIATOU TA SWZOMENA) Афины 1879—1880, два тома. О. проф. Ф.И. Успенского Византийские занятия г. Лампроса. — Причины, побудившие его к собиранию и изучению неизданных сочинений М. Акомината. — Время посвящения в сан и отправления в Афины. — Состояние Афин. Значение произведений М. Акомината для политической истории XII и XIII вв. — Личный характер писателя. — Греки под латинским господством. — Письмо к Д. Дрими. — Места, имеющие отношение к России. — Достоинства издания: изучение списков, разрешение хронологических вопросов. — Новые находки г. Лампроса на Афоне.— Обещаемый каталог греческих рукописей на Афоне. Г. Спиридон Лампрос, занявший с 1878 г. кафедру истории и палеографии в афинском университете, принадлежит к числу молодых греческих ученых, окончивших научное образование в Германии. Сын известного археолога и нумизмата, еще в юности получивший вкус к занятиям древностию, г. Лампрос, по окончании курса наук в Афинах, провел несколько лет в германских научных центрах и в Лейпциге (в 1873 г.) приобрел степень доктора за сочинение «Об эллинских колониях». С тех пор г. Лампрос опубликовал уже много серьезных трудов, которые главнейше сосредоточиваются на средневековой	с.1
Византийской истории. Кроме издания полного текста мелких сочинений М. Акомината в двух больших томах, с отдельным Введением (в 72 стр.), он написал изследование об истории Афин в XII веке, по неизданным источникам, по преимуществу по сочинениям М. Акомината. В одно время с изданием М. Акомината появился том «Собрания греческих романов на народном языке и в стихах», по рукописям Лейдена и Оксфорда. Летом прошедшего года, по поручению палаты депутатов, г. Лампрос предпринимал ученое путешествие на Афон и в настоящее время занят приготовлением к изданию каталога и более важных греческих рукописей, хранящихся на Афоне. Издания г. Лампроса и те научные предприятия, которые он имеет в виду, близко соприкасаются с прямыми интересами русской исторической науки, — разумеем ту ее область, которая касается Византии. Между тем наши сношения с Грецией и обмен научными и литературными произведениями так затруднителен, что только случайно, из вторых и третьих рук, получаются у нас сведения о таких крупных изданиях, как вышеприведенные. В тесном кругу специалистов имя Лампроса могло уже быть известно, и нам не раз приходилось в печати упоминать его по поводу ожидаемого издания М. Акомината, о чем мы знали из личных сношений с г. Лампросом. Не лучше в этом отношении и положение греческих ученых. О литературных новостях и об ученых предприятиях в России они узнают также случайно и имеют причины, также как и мы, высказывать сожаление об отсутствии правильных сношений и научного обмена. Главное внимание молодого греческого ученого, как можно видеть, обращено на издание новых материалов по средневековой Византийской истории. Его можно поставить рядом с Сафой, издателем Средневековой греческой библиотеки. Тот и другой занимаются в библиотеках и архивах европейских городов, списывают и издают рукописи, частию	с.2
отмеченные прежними византинистами, частию еще не бывшие в руках ни одного компетентного судьи. Государство принимает на свой счет издание памятников, поощряя не легкий труд усердных археологов и палеографов. Но между ними есть и большая разница в пользу г. Лампроса. Сафа издавал много, поспешно и не совсем исправно, причем не успевал давать надлежащего освещения вновь издаваемому материалу. Напротив, Лампрос старается давать публике новый материал в переработанном виде. Прежде чем издать М. Акомината, он предупреждает это издание диссертацией о положении Афин в XII в., составленной главнейше на основании изучения собранного им рукописного материала. Теперь доступные публике два тома снабжены историческими и лексическими примечаниями, которые занимают 230 стр. во втором томе; словом, издатель сделал для М. Акомината все, чтобы облегчить введение этого писателя в круг исторического и литературного изучения эпохи, за что не может не отнестись к нему с благодарностию занимающийся средневековой греческой историей. Причины, побудившие г. Лампроса предпринять в высшей степени нелегкий труд собрания рассеянных в различных библиотеках Европы сочинений М. Акомината, обусловливаются значением писателя. Занимая в конце XII и в начале XIII в. афинскую кафедру и находясь в близких сношениях с главнейшими политическими и литературными деятелями любопытнейшей в Византии эпохи Комнинов и Ангелов, М. Акоминат уже давно привлекал к себе внимание европейских византинистов, которые, как напр. профессор Тафель и Еллиссен, у нас академик Куник, неоднократно указывали на важность его для изучения загадочной Византии. В этом отношении, предпочтением к М. Акоминату г. Лампрос удовлетворил чаяния и ожидания нескольких поколений византинистов, частию по некоторым отрывкам, частию по чутью догадывавшихся о серьезных достоинствах неизданных трудов афинского митрополита. «Меня увлекало	с.3
желание, говорит Лампрос, ближе познакомиться с одним из лучших греков средневековой истории. Меня очаровала ученость ученика Евстафия, доблесть иерарха, настойчивость заступника за Афины, в высшей степени смелая речь его пред вельможами византийскими, неустрашимость перед врагами и горькая смерть его в изгнании, вдали от любезных Афин. По всему этому, презирая трудности, я употребил все усилия, чтобы списать и изучить произведения его и теперь с удовольствием делаю его достоянием публики». Вероятно, не скоро еще вновь изданный писатель сделается предметом всестороннего изучения историков, не скоро еще новый материал, сообщаемый им, поставлен будет в связь с однородными источниками эпохи. До тех же пор не будет излишне, хотя в общих чертах, познакомить тех, кто у нас интересуется историческими знаниями, с сочинениями М. Акомината и с замечательным характером писателя, отправляясь главным образом из его же собственных произведений. М. Акоминат был не только церковный в обширном смысле слова, но и политический деятель. Смутное время, которое переживал он, невольно выдвигало пастыря церкви на политическое поприще, печаль о земле и о пастве побуждала его нередко принимать в свои руки администрацию города, равно как лично и письменно хлопотать пред сильными мира за обремененный налогами, обнищавший и разбегавшийся от домов и хозяйств народ. Он принадлежал к школе Евстафия Солунского, разделял его политические убеждения и следует его же литературным приемам. Существует тесная внутренняя связь между тремя деятелями этой эпохи: Евстафием и братьями Акоминатами, Никитой и Михаилом. Жизнь и деятельность одного из них не может быть правильно понята без ознакомления с жизнью остальных двух. И все трое оставили после себя литературные труды, составляющие почти единственный источник для изучения эпохи. Во время патриарха Феодосия Ворадиокта (1177—1184)	с.4
М. Акоминат был патриаршим секретарем и разделял опасности, которым подвергался престол патриарха в смутное время, наступившее по смерти Мануила. Тем же патриархом возведен в сан митрополита афинского. Прежние изследователи принимали, что он отправился в Афины около 1175 г., основываясь на темном и неправильно понятом месте из речи Михаила на смерть брата его Никиты. Теперь же с полною вероятностью можно относить посвящение в сан и отправление в Афины к 1182 г., что очень важно для многих исторических соображений, хотя бы в том напр. отношении, что Михаил, живший в Константинополе в 1181 и 1182 годах, мог говорить как очевидец о борьбе партий по смерти Мануила и о первых действиях в Константинополе Андроника Комнина. Политическое, экономическое и умственное состояние знаменитого города Афин находит в письмах М. Акомината лучшее и можно сказать единственное в средневековой литературе освещение. Эта сторона научного материала первая обратила на себя внимание издателя, и он, как уже сказано, еще в 1878 г. посвятил истории Афин в XII в. отдельную монографию, за которую и дана была ему кафедра в университете. В примечаниях, которыми снабдил он издание, можно находить богатый материал, хорошо обработанный и сопоставленный для освещения любопытного и для неспециалистов вопроса — о состоянии Афин в XII в. Город был доведен до самого бедственного положения нерадением администрации и вымогательствами; он представлял груду развалин, еще неисправленных после нападения короля сицилийского Рожера. Бедность была вопиющая и безпомощная: ни земледелия, ни промыслов, торговля в застое. Пираты господствовали на море и, основав себе гнездо в Эгине, Макре и других заливах, делали смелые нападения не только на береговые селения, но и внутрь страны. Правительство не хотело знать положения страны и каждогодно измышляло новые налоги, сборы которых отдавало на откуп. Откупщики, надеясь на поддержку	с.5
сильных в Константинополе, были бичом для страны и губили последние живые силы в народе, побуждая население к бегству и бродяжничеству, или заставляя его искать убежища у пиратов. При таких обстоятельствах пришлось действовать образованному константинопольскому греку. Паства его затруднялась понимать его аттический язык, равно как и он долго не мог усвоить себе варварских речений, вошедших в язык Афинян. Со времени возведения в сан епископа и удаления в Афины (ниже читатель найдет указания на литературу вопроса о нашем писателе) Михаил Акоминат не прерывал сношений с государственными людьми того времени духовного и светского чина; ведя с ними деятельную переписку и подробно знакомя их с положением своим в Афинах, с состоянием города и его обитателей. Для внутренней и внешней истории Афин, равно как для характеристики нравов, занятий и образованности афинского населения — некоторые места мелких сочинений М. Акомината представляют в высшей степени ценный вклад в историю мало обследованной эпохи византийской империи. Общий тон этого рода мест — безпредельная тоска одиночества и живейшее желание хоть еще раз взглянуть на друзей, с которыми связаны лучшие воспоминания и поговорить с людьми одинакового образования и положения. Образованному человеку, привыкшему вращаться в среде лучших людей того времени, действительно, трудно было примириться с обществом, которое он нашел в Афинах. «Я пишу из Афин, говорит он в одном письме, но мое послание не будет оттого ни более подробным, ни более умным. Пребывание в городе мудрецов не только не придало мне красноречия, но боюсь, не лишило ли и того, чем обладал я». «Здесь нет, не говорю уже мужей философствующих, чувствуется недостаток просто в ремесленниках». «Язык мой онемел, пишет он другому лицу, я лишился голоса;	с.6
сказать ли все? я сделался варваром от долговременного пребывания в Афинах». Или еще: «Я не нахожу нигде отклика на мои речи, так что боюсь одичать, пребывая в Афинах». «Увы, на какую долю осужден я, какая даль разделяет нас! Я сошел как бы в преисподнюю, и великая пропасть утвердилась между нами, здесь страдающими, и вами, которые покоитесь в недрах авраамовых». Увлекшись иногда воспоминаниями и заведя речь о прежних занятиях, он грустно обрывает разговор о Катонах, Цицеронах, Аррианах: «Как же не страдать мне, когда я окружен грубым народом; далеким от мысли о философии, когда у нас слышится не аттическая, но варварская речь!» Или: «Сильной болью отозвавшееся во мне твое письмо принесло мне и долю утешения. Напомнив о философии, ты уязвил меня, но и вдохновил в то же время философскими мыслями и обдал ораторскими прелестями». Рядом с личными интересами и описанием собственного положения, как в частной переписке с друзьями, так особенно в речах, говоренных перед правительственными лицами, Михаил Акоминат подробно рисует общественные бедствия, как своей паствы, так и всей Греции. Приветствуя претора, он обращается к нему: «Почти же Афины, облобызай землю красноречия... Но удержись от слез и не омрачай настоящее торжество. Ибо я вижу, у тебя навертываются слезы при взгляде на Афины, так утратившие прежний блеск. Уже не малое время город находится в таком состоянии. Посмотри на эти стены, частию разрушенные, частию развалившиеся, на эти дома, сравненные с землей, взгляни на эту почти необитаемую пустыню. Музы и хариты, философия и софистика покинули Аттику, ее унаследовала крестьянская и варварская речь!» Что придает особенную цену тем местам, где идет речь об облегчении положения «моих Афин» — это меры, рекомендуемые М. Акоминатом. Говоря об этих мерах, он должен был иногда вдаваться в	с.7
весьма любопытные подробности внутреннего управления византийской империи. Таким печальником земли рисуют нам афинского митрополита его сочинения, таким же представляют и дела его. Он пережил тяжкую годину, постигшую Афины во время IV крестового похода, мужественно защищал город от Льва Сгура. В конце 1204 г. он должен был сдать Афины Маркграфу Бонифацию, получившему королевство Солунское. Город снова подвергся грабежу и расхищению, при чем погибла и богатая библиотека М. Акомината. Он управлял афинскою церковью 20 лет. Как большинство патриотов, не желавших ужиться с новыми порядками латинского завоевания, М. Акоминат с небольшими средствами, которые он истратил в течение года, начал скитаться из города в город, избегая руки завоевателей. Побывал в Фивах, в Солуни, затем искал убежища в Халкиде, Эретрии и наконец в Каристе. Не более как через год после бегства из Афин, нашел окончательное убежище на острове Кеосе (Зея), где в бедном монастыре Продрома и провел до самой смерти (около 1220 года), утешая греческих беглецов и подавая приходящим совет и помощь. Рядом с сочинениями, рисующими положение Афин и строй Византийской администрации, есть много и таких, которые относятся к политической истории и должны быть разсматриваемы как неизследованный еще источник для истории Византии от смерти Манула до второго десятилетия XIII в. Большинство лиц, с которыми переписывался М. Акоминат, были люди весьма известные еще во время царствования Мануила Комнина, некоторые же были любимцами и приближенными последующих императоров. Почти исключительно политическим характером отличаются приветственные речи к преторам, навещавшим Афины. Такова напр. речь к претору, Никифору Просуху, назначенному царем Андроником. Оратор не мог, конечно, не коснуться здесь событий, относящихся до лица,	с.8
которому преторская должность обязана своим возстановлением. В речах к преторам находим не мало любопытных сообщений о мало известном периоде жизни Андроника, когда он «с сорока домочадцами» странствовал по различным странам Европы и Азии. Некоторою оригинальностию отличается и воззрение М. Акомината на переворот, произведенный Андроником в Константинополе. Афинский митрополит имел случай отозваться на многие из главнейших событий последующих царствований. Ближайшие помощники и сотрудники никейского императора Ф. Ласкариса: патриарх Михаил Авториан и логофет Василий Каматир, друзья и почитатели афинского митрополита, неоднократно делали ему предложение переселиться в Никею. Сам император не раз писал ему о том же. Для истории никейской империи переписка с выше обозначенными лицами имеет важное значение. В особенности же в переписке обрисовывается весьма яркими и в высшей степени привлекательными чертами личный характер Михаила Акомината. Отказавшись от предложенной ему епископской кафедры в Наксосе, уклонившись от неоднократно деланных приглашений переехать в Никею, М. Акоминат на свободе обратился к произведениям поэтов и ораторов — занятие, которому мало благоприятствовала жизнь в Афинах. Лица, состоявшие в это время в переписке с ним, были или близкие родственники, или друзья, приобретенные уже в Греции. Само собой разумеется, в сношениях с ними нет места пустословию и ораторской лжи: самая простая действительность составляет содержание писем к ним. Но и в этой совершенно частной переписке наш писатель никогда не вдается в мелочи ни для кого не нужные. Он говорит о современной ему системе воспитания, о книгах, которые бы ему желалось прочесть, но которых у него нет, так как его библиотека, вывезенная из Константинополя и умноженная в Афинах, досталась завоевателям. Рядом с этим описывает свою жизнь, быт островитян, их занятия и	с.9
промыслы. Весьма интересны те письма, которые написаны тотчас по завоевании латинянами византийской империи: из них мы знакомимся с судьбой частных лиц, застигнутых грозным событием и переживших его. Сделаем несколько извлечений, чтобы дать возможность судить о личном характере М. Акомината и о значении его переписки. В этом отношении полны высокого достоинства все письма, в которых М. Акоминат отказывается от предложения переселиться в Никею. Главнейшими причинами, не позволявшими ему предпринять путешествие, он выставляет обыкновенные старческие немощи, соединенные с семидесятилетним возрастом: общая слабость, плохое зрение и невозможность выйти из дому без помощи костыля. Если принять во внимание, что в Никее ожидали его не труды и заботы, а почет и покой, то ясно, что были другие еще причины, которые побуждали его предпочесть частную жизнь на острове Кеос. Об этих причинах можно догадываться из ответного письма патриарху М. Авториану. Указав на свои душевные и телесные немощи, он продолжает: «Как же в таком состоянии могу я ехать в Вифинию из отдаленных мест Эгейского моря? Я не в силах предпринять путешествие даже на соседние острова: Евбею, Андрос или Наксос. Хотя попечительная забота о церкви побудила тебя обручить меня со вдовствующею церковью Наксоса, дабы мне праздному не плакаться на свою горькую судьбу, когда моя невеста, с которою я соединен был долгое время, предается блуду с насильниками, но жить и разделять безплодное лоно старому и покинутому жениху со вдовой-старухой,... но как я сказал, до сих пор я не побывал на этом острове, да и впредь не буду иметь возможности. Так что твое святейшество благоволит сделать какое-нибудь другое распоряжение относительно этой церкви». По тому же делу писал он к Василию Каматиру: «Мои душевные тревоги не позволяют мне принять ваше предложение. Я вижу перст Божий в	с.10
том, что, изгнанный из Афин, я пользуюсь убежищем на этом острове вот уже третий год. Как потомок Адама, я обречен разделять с ним и судьбу его. Я верю, что справедливо лишен Божьего сада; и поселился здесь в соседстве с Аттикой, как Адам против рая, не с тем, чтобы иметь себе облегчение, но чтобы непосредственным созерцанием и воспоминанием сильнее растравлять мое горе. Размышляя, что Богом определено мне изгнание, я привязался к здешнему месту и почел-бы новым презрением воли Божией, если бы это место раскаяния променял на более спокойное, которое вы предлагаете.... Простите же меня снисходительно, что я не могу поспешить на ваш зов и попросите за меня извинения у императора...» Этот мотив, несомненно искренний, с некоторыми вариациями указывается и в других письмах. Он всего ближе подходит к общему складу характера и настроению М. Акомината. Вот какой резкий упрек он делает себе в письме к монаху Луке, который во время бедствия, постигшего Афины, утешал жителей города своим словом. «Прошу тебя продолжать полезное дело, на которое избрал тебя сам Бог, этим восполнишь и мои недостатки — я зарыл в землю вверенный мне от Бога талант; я наемник, а не пастырь, ибо я убежал в двери, которыми входят волки, и оставил своих овец». Сношения с оффициальными лицами под конец почти совсем прекращаются, лишь изредка М. Акоминат ходатайствует за некоторых греков, переселявшихся в никейскую империю, рекомендуя их то патриарху, то императору. Тем охотнее и оживленнее продолжалась переписка с близкими друзьями и духовными детьми. Хронологических дат не имеют письма М. Акомината, но встречаются иногда и точные указания времени; таким образом, в двух письмах обозначено, что он живет на острове Кеос уже двенадцать лет, т. е. указывается на 1216 или 1217 год.	с.11
М. Акоминат не редко останавливается в своих письмах на латинском господстве в Греции. Есть в одном месте указание, что он не мог выехать с острова Кеос, потому что дал в этом слово латинянам, и проживавшие в Греции его родственники служили порукою, что он не изменит данного слова. Высоким достоинством и полным сознанием преимуществ греческой образованности перед варварским невежеством отличаются те места, где сопоставляются поработители и порабощенные. «Как могло случиться, что вдруг запустели города, в которых водились хоры харит всякой мудрости и музы, и фемиды? Но нам не следует ограничиваться лишь сетованием, не забудем и мудрость, хотя бы те, которые считают себя нашими господами, так же чувствовали гармонию слов, как ослы звуки музыки... Более же всего будем украшать себя добродетелью и образованием: тогда мы по сущности и по справедливости будем властвовать над нашими повелителями, как над зверями. Захватив крепости и замки, они думают повелевать посредством насилия, отнимая имущества и пищу. Но это не надежное и не прочное господство, когда повелители не обладают ни природными, ни приобретенными преимуществами: никто же не скажет, что львы, леопарды, или волки властвуют над людьми, хотя они когтями и зубами достигают того же, чего и наши повелители. И никогда не удастся им вполне господствовать над нами, хотя бы они присвоили себе все наши стяжания, хотя бы оставили нас нагими, или коснулись бы самой плоти нашей!..» Исторический материал, представляемый сборником речей и писем М. Акомината, должен вызвать ряд новых изысканий в области Византийской истории. Само собой разумеется, в письмах еще не решаются факты, а только указываются: эти указаниями можно однако пользоваться при чтении других источников. Правда, и М. Акоминат носит на своих произведениях печать времени, т. е. и у него не мало риторических мест, затемняющих исторический факт;	с.12
но в сравнении с другими ораторами он безспорно более реальный и менее напыщенный. Следует например прочесть несколько писем Никифора Влемиды, чтобы по достоинству оценить содержание писем М. Акомината. Первый безцветен, малосодержателен, не затрагивает почти никаких вопросов; переписка второго в высшей степени сердечна; вместе с простотою, какая свойственна дружеской переписке, М. Акоминат соединяет всегда важность содержания. Приведем еще содержание одного из превосходнейших писем, адресованного к Дмитрию Дрими: «Я не хотел было и теперь писать к тебе, если бы меня не побудил к тому мой брат. Если захочешь узнать причину, вот она: ты был однажды в нашей отдаленной стране, где царствует зависть и гнев и всякие страсти, и дал нам вкусить от добрых законов и справедливости. Побыв немного времени, ты удалился. Император поручил тебе еще раз исправить Элладу законами и судебными учреждениями, ты же не соблаговолил пожаловать к нам во второй раз, пожалев для нас, жаждущих справедливости и законного суда, роскошного пира твоей фемиды. Я никак не могу простить тебе этой несправедливости, как не извиню хорошего кормчего, не захотевшего взять руль во время бури. Поэтому я и удерживался от переписки с тобой. Но затем я знаю, как трудно с тобой спорить, и что ты не задумаешься привести тысячу оправданий. Приятнее и выгоднее жить под безоблачным небом Константинополя в сообществе доброй жены и милых детей. Приняв на себя во второй раз управление Элладой, ты не только должен был бы лишить себя этих благ, но и подвергнуться другим безчисленным неудобствам: разумею дальнюю и утомительную дорогу, назойливость безпокойных мужей, которые ссылаются на свою автономию чуть не с деревянных столбов Солона и объявляют притязание на всевозможные изъятия, и которые издают свои законоположения, подрывающие силу судейских определений, так что из	с.13
положения является отрицание, как говорят философы. Как оратор, я пожалуй не нашел бы ничего сказать на это, но как епископ имею возразить многое. Каждому нужно сделать свое дело, всякий должен приращать вверенный ему от Бога талант. Чем можешь ты оправдаться, что свой дар судии не порадел умножить так, чтобы украсить законами и правдой Фессалию, Элладу и Пелопоннис? Блаженны те мужи, которые хотя и жили в превратной вере, по ревностно состязались в прекрасных и доблестных делах. Они смело пускались морем в дальние страны и предпринимали продолжительные путешествия, чтоб иметь случай провести строй в жизнь человеческую. Один ввел подать на островах и прозывался справедливым, другой устроил города законами, а иной отправлялся в Сицилию и неоднократно держал путь через Харивду, чтоб ослабить грубую тиранию своим философским учением... А вы, изнеженные граждане Константинополя, не хотите выйдти из-за стен и ворот, ленитесь взглянуть в соседние и ближайшие города, чтобы дать им воспользоваться через вас добрым устройством. Высылая же одного за другим сборщиков податей, которые, как зубы зверей, пожирают последние пожитки, сами проводите спокойную жизнь в своих поместьях... а города опустошает порча и язва вымогателей податей. Какое вам дело до Македонии, Фракии и Фессалии? Для вас возделываются пшеничные поля. Не для вас ли готовится евбейское и птелеатское, хиосское и родосское вино? Не вам ли ткут туники фиванские и коринфские пальцы, не сливаются ли все реки золота в царственный город, как в море? Зачем же вам ходить на чужбину и менять привычную жизнь на другую, неизвестную, когда, не подвергшись ни дождю, ни солнцу и спокойно сидя дома, вы наслаждаетесь всевозможными благами?.. Или думаете безбедно и до конца проводить счастливую жизнь, когда страдают подчиненные столице города: извне от морских разбойников, внутри от разнообразной неправды? Но я выступил из обычных границ	с.14
письма, ибо от сильного желания побеседовать с тобою растянул его сверх меры. Или лучше, забыв, что веду заочную беседу, пустился в болтовню, уместную при личном разговоре. О, еслиб удалось и в самом деле свидеться нам и насладиться приятною беседой!» В русской литературе не раз поднимаем был вопрос о сочинениях Михаила Акомината. Так еще в 1854 году академик Куник, в первый раз знакомя с Тафелем, говорил и о важности сочинений нашего писателя (Ученые Записки Имп. Академии Наук по I и III отдел. т. II С.-Пб. 1854); в 1873 г. помещена была в Православном Обозрении (№ II) биография и перевод единственного в своем роде и образцового произведения М. Акомината, его доклада царю Алексею III о бедствиях афинской епархии. В последнее время были помещены в Журнале Мин. Народного Просвещения (часть 201) две статьи с извлечениями из неизданных сочинений М. Акомината, принадлежащие автору этого отчета, который по тем же побуждениям, что и г. Лампрос находил настоятельною потребностью опубликование хотя более важных трудов Акомината. Независимо от указанных статей, часть переписки вошла в мое же сочинение: «Образование второго Болгарского царства», Приложение VII (Одесса 1879). Наконец, в истекшем году известный наш историк В. Г. Васильевский в другой раз обратил внимание на упомянутый выше доклад М. Акомината и поместил его в прекрасном переводе на русский язык в Журнале Мин. Народн. Просвещения (часть 210, стр. 399 и след.). В особенности докладной записке Акомината у нас посчастливилось быть переведенной два раза, как ни с чем несравненному документу, бросающему свет на внутреннее устройство Византии. Но так как с этой запиской, «из которой доносится до нас в греческих звуках безнадежная жалоба на глубокий упадок Афин», могут быть поставлены рядом многие письма, теперь уже ставшие достоянием людей науки, то мы смеем питать надежду, что теперь шире чем прежде и	с.15
именно у нас же будут поставлены и разъяснены вопросы о строе загадочной Византии. Эти надежды уже частию осуществились в превосходных трудах В. Г. Васильевского (Материалы для внутренней истории византийского государства, — четыре обширные статьи в Журнале Мин. Народн. Просвещения), за которым остается почетное право извлечь из переписки М. Акомината богатый материал для освещения внутренней истории этого периода. Есть еще одна сторона в мелких сочинениях этого писателя, которая вполне должна быть усвоена русской исторической наукой. При незначительном количестве греческих текстов того времени, в которых бы или говорилось о сношениях Руси с Византией, или просто упоминалось о России, несколько мест М. Акомината, имеющих отношение к нашему отечеству, — представляются в высшей степени ценными. 1) В речи к шурину императора и логофету Василию Каматиру (Лампрос, т. I стр. 312 и т. II стр. 519 и след.), сказанной около 1200 г., Михаил Акоминат должен был коснуться предшествующей жизни этого вельможи. Оказывается, что при Андронике Комнине Василий Каматир был сослан в южную Россию. Относящееся сюда место читается так (т. 1 р. 321): «Нет, тиран не избавился от страха перед тобою и чуть не умер от боязни, чтоб один твой умный удар не разрушил разнообразия его козней, и чтоб ему не потерять тираннию, прежде чем овладел ею и не поплатиться позором за беззаконное покушение на порфиру. И так, страшный этот человек решился сослать тебя на поселение (удалить за границу). Для чего назначен не тот или другой остров, не отдаленная какая-либо страна, но негостеприимная Тавроскифия и область, ближайшая к океаническому острову Фуле с разлитым там киммерийским мраком. Ибо, как по законам природы, противоположные элементы любят отдаляться один от другого, так и он отослал своего противника в возможно дальнюю страну, дабы ты не видел и не слышал о его дерзких и	с.16
преступных деяниях. Но то, чем он думал поразить тебя как наказанием, послужило тебе наоборот в удовольствие. Ибо приятнее проводил ты время в скифской пустыне, чем в отечестве, страдавшем под суровой тираннией. Как, применяя напевы твоей мудрой речи, на место автономного зверства Ипербореев поселял ты там добрый порядок? Как варварский слух постепенно смягчался под мерными ударами твоих речей? Или как многих амаксовиев ты в болезнях родил во Христа своим благочестивым учением и, напоив апостольским молоком Павла, отвел от конедоения и млекоядения. Так-то, благородный, ты великодушно переносил изгнание. Когда же миновала непогода тираннии и занялась чистая заря законной политии, кого другого, как не тебя, прежде всего вспомнил и возжелал императорский двор, или кому первому ускорил возвращение посылкой корабля, быстрого как крыло или мысль. Ибо не находили более никого способного возстановить империю и прекратить смуту и придать прежний строй и вид тому, что было испорчено тираннией». Черноморские берега были местом ссылки и изгнания не одного В. Каматира, при Андронике, напр., сюда сосланы были и другие лица, равно как и сам Андроник жил некоторое время при дворе галицкого князя Ярослава Владимировича (1164 г.). 2) В письме к Федору Ласкарису Никейскому (т. II стр. 353) престарелый митрополит афинский просит прислать заячьих мехов, которыми Россия торгует с Константинополем. Указание на торговые сношения России с Византией есть и в других местах. Так раз он благодарит Димитрия Макремволита за присылку соленой рыбы, которая водится в Пропонтиде и в реках, и за воск. Известно, что рыба и икра, воск и мед издавна были торговой статьей между Русью и греками. По характеру сходно с указанным одно место Евстафия, современника Михаила, где говорится о рыбе и икре, которая добывается в северных местах, в реках, впадающих в Черное море (Tafel, Eustathii Opuscula, p. 230).	с.17
3) О Тавроскифии и о России упоминается еще в двух письмах: к Константину Пигониту, (Лампрос II, стр. 5) который был сборщиком податей в пограничной с Россией области, и в письме Георгия Торника к Михаилу Акоминату (т. II, стр. 425). Сочинения М. Акомината распадаются на четыре отдела: 1) поучительные беседы, 2) приветственные или похвальные и надгробные слова, 3) письма и 4) поэтические произведения. Значение первого отдела в историческом отношении не особенно важно. Если и считать несколько преувеличенным мнение издателя, что другие мелкие произведения Михаила знакомят с историей Комнинов и Ангелов гораздо лучше и вернее, чем оффициальные историографы того времени (Киннам, Н. Акоминат), все же нельзя не признать за ними редкое богатство исторического материала: М. Акоминат не имеет себе соперника в Византийской эпистолографии. Предприятие, предстоявшее осуществить г. Лампросу, было очень не легкое. Не говоря уже о том, что сочинения М. Акомината разсеяны по разным рукописям и находятся в разных библиотеках Европейских городов, что требовало неоднократных путешествий и утомительных работ и приспособлений К замысловатым особенностям писца, нужно было поставить и разрешить вопрос хронологический, приурочить к определенным датам мелкие сочинения писателя. Послушаем самого г. Лампроса, как удалось ему разрешить хронологические затруднения. Я пришел, говорит он, к убеждению, что слова и письма Михаила были записаны в Лавренцианский кодекс, важнейший между всеми содержащими произведения Акомината, в строгом хронологическом порядке, от которого в весьма редких только случаях сделаны отступления. На этом основании я и утвердил хронологию событий и фактов. Причины же, заставившие меня признать в Лавренцианском кодексе хронологический порядок, следующие: «При первом знакомстве, разсматривая порядок, в котором следуют в этом кодексе произведения М.	с.18
Акомината, я обратил внимание на то, что сочинения распределяются не по роду их, но по некоторым отделам. Какая причина такого распределения материи, если бы не существовало к этому какого-либо внутреннего побуждения? Почему всегда отделяются слова от писем? Какая причина попеременного следования известного отдела писем? Ужели всякий раз писаны были зараз многие письма и были отправляемы к одним и тем же лицам для одной и той же цели? Но это бывает редко и как исключение, обыкновенно же следуют друг за другом письма к разным лицам, трактующие о совершенно различных предметах. Какой же однако мотив распределения писем, если нет между ними связующего внутреннего отношения?» — Разсмотрение последовательности сочинений, вписанных на первых листах кодекса, приводит его к несомненному убеждению, что первые произведения записаны в кодексе в порядке их составления. Откуда получается вывод, что первые семь писем, находящиеся в начале Лавренцианского кодекса отдельно от других, написаны в Константинополе до 1182 г. Далее, первые слова, произнесенные в Афинах и записанные в кодексе раньше 8 письма — следуют также в хронологическом порядке. Относительно церковных поучений, в хронологическом порядке их распределения убеждает порядок праздничных дней, в которые они были произнесены, относительно же других — доказательства заимствуются из исторических соображений. Но тот же самый порядок соблюден не только на первых листах кодекса. «Анализ других слов, которые относятся к фактам хронологически установленным, и писем — в особенности адресованных к вельможам и должностным лицам, — убеждает нас вполне, что и в них тщательно соблюден хронологический порядок (Введ. 48). Можем даже высказать с убедительностию, что и те слова и письма, которые касаются неизвестных из других источников фактов и лиц, и оне равно вписаны в кодекс в хронологическом порядке».	с.19
Мы не можем здесь входить в прения с издателем на счет правильности хронологического порядка, устанавливаемого им для произведений М. Акомината, хотя бы и научный и личный интерес (против автора этого отчета г. Лампрос не редко оппонирует в примечаниях) побуждал нас не соглашаться с некоторыми доводами почтенного издателя. Следует отдать г. Лампросу справедливость. Он оказал весьма ценную услугу хронологии, не уклонившись от весьма трудной задачи — оправдания хронологического порядка Лавренцианского кодекса. Точно также должно быть отмечено как свидетельство глубокой любви к писателю и искреннего отношения к делу то обстоятельство, что издатель указал каких писем Акомината не сохранилось во всех кодексах. В особенности он сожалеет об утрате письма к великому эконому о бедственном положении Эгины (II т. стр. 577), к патриарху В. Каматиру о церковных делах афинской митрополии (т. II стр. 563), которое дополнило бы незаменимый доклад императору Алексею III. Что касается до самых кодексов, на основании которых сделано издание, их несколько. Первый во Флоренции, в библиотеке Лаврентия Медичи, второй в Оксфорде, в Бодлеевой библиотеке, третий в Мадриде, — это главные, заключающие в себе, за небольшими исключениями, все, сохранившееся от М. Акомината. Затем следуют еще два оксфордских, один венский, один ватиканский и четыре парижских, в которых сохранились некоторые произведения. Со всеми этими рукописями г. Лампрос тщательно ознакомился, сравнил тексты, исправил дурные чтения по лучшим спискам. Только один мадридский кодекс остался ему неизвестным. Но благодаря любезности библиотекаря, из этого списка он получил копию письма к М. Акоминату Григория Антиоха. Это уже особенное украшение издания, что в конце присоединены письма к М. Акоминату (стр. 399—429) и приложены фотографические снимки с рукописей. Нам желательно было обратить внимание	с.20
интересующихся историческими занятиями на издание сочинений М. Акомината. Для византийской истории — это весьма приятная находка. Издатель представляет ее публике в очищенном виде и хорошо знает ей цену. Но мы уверены, что можно потрудиться еще много и с пользой над мелкими сочинениями М. Акомината, чтобы извлечь из них все богатство содержания. Личный характер самого писателя в высшей степени привлекателен, и мы вполне разделяем симпатии г. Лампроса к изданному им греческому автору. Закончим наш отчет известиями о новых находках и предприятиях г. Лампроса все в той же учено-издательской области. В начале мы говорили, что летом нынешнего года он командирован был на Афон для обозрения тамошних рукописных сокровищ, при чем в помощь ему даны были трое студентов. По возвращении из командировки он сделал отчет о своих занятиях на Афоне, которым мы и пользуемся для нижеследующих строк (отдельная брошюра в 22 стр. 8°). Не будем останавливаться на описании плачевного положения, в котором находятся пергамены, книги и рукописи в большинстве афонских монастырей; это засвидетельствовано всеми, бывшими на Афоне, в том числе и русскими учеными. Г. Лампрос описывает тоже расхищение и вечно продолжающуюся растрату рукописей живыми красками, несмотря на оффициальный характер своей миссии; он не желает только, во избежание скандала, называть обители по именам. «Смело могу сказать, что самые страшные враги книг — это сами монахи. Они не имеют ясной идеи о том, что составляет их собственное и что монастырское достояние. Рукописи рвут по листам, бросают на пол, или держат их в подвалах, где они тлеют и уничтожаются от сырости». Г. Лампрос воспринял и частию привел в исполнение счастливую мысль — описать то, что есть в афонских _____________________ Об этом отчете помещена статья Г. С. Дестуниса «О каталоге греческих афонских рукописей» в февральской кн. Журн. Мин. Нар. Просвещения за 1881	с.21
книгохранилищах. Эту «Ираклову работу очищения Авгиевых конюшень» он предполагает в скором времени издать в свет. За исключением двух монастырей, Лавры и Ватопеда, где г. Лампрос не успел заняться разбором библиотек, в остальных 20 монастырях он сделал более или менее подробное описание 5766 кодексов. В отчете о своей командировке г. Лампрос имел основание сказать: «Я прошу благосклонного внимания к непреодолимым затруднениям и сочувствия к целодневным и ночным усилиям, сопряженным со всевозможными лишениями и трудностями, четырех человек, трудившихся над делом, которое не было исполнено в течение целого периода веков, даже при содействии правительств иностранных. На суд друзей науки я повергаю мой каталог, состоящий из 5766 афонских рукописей, заключающих в себе до 2500 стр. 4°». Между рукописями, указываемыми им, заслуживают особенного внимания, кроме нескольких палимпсестов — церковного и литературного содержания, по преимуществу относящиеся до средневековой истории и языка. 1. Народные песни с напевами и нотными знаками. 2. Ритора Мануила повествование о чудотворной иконе Богоматери (en Asgariw) и чудесах, от нее бывших. — Выясняются отношения Византии на востоке. 3. Житие чудотворца Никона Метаноита. 4. Арсения, архиепископа Керкиры (Корфу), похвала мученику Ферину. — Важно для истории Керкиры и Эпира. 5. Марка монаха серского изследование о вулколаках. 6. Письмо Фотия (одно). 7. Небольшие повествования, относящиеся до завоевания Константинополя.	с.22
Воспроизведено по изданию: Успенский Ф.И. Сочинения Михаила Акомината: Отчет проф. Ф.И. Успенского. Одесса, 1881. [Из 32 т. Записок имп. Новороссийского ун-та] При переиздании орфография была приведена в соответствие с современными требованиями; однако некоторые языковые особенности, а также пунктуация оригинального текста оставлены без изменений.